– Но все не так, – попытался вставить я хотя бы слово, но ДиДи в своем отчаяньи не слышала меня.
«Я требую от тебя благодарности! Я требую от тебя признания моих заслуг!»
– Как они вообще узнали о том, где находится помещение Кейрры? У него нет официального номера, оно не отмечено на карте! Оно было спрятано.
Один из курьеров заметил активность големов, из-за которой все вокруг уже ходило ходуном, и отодвинул емкости. Чай, находившийся там, где мы с ДиДи, Чай Кейрры, предугадав это движение курьера, бросился к стенке и быстро, быстро и громко простучал: «Что я могу для тебя сделать?» – но этот стук уже потонул в воздушной прослойке между стеклами. Я понял, как легко потерять момент для того, чтобы сказать самое главное, это кольнуло меня, и я не стал врать ДиДи, я признался:
– Кажется, это я виноват. Я покупал Кейрре подарок и просил доставить сюда, объяснив, как пройти.
Я тут же пожалел о сказанном, поняв, что только что разбил этим драконице сердце. Она спросила меня тихо, не повышая голоса, хотя лучше бы уже укусила:
– Почему вы просто не ушли, раз так сильно не хотели работать над этим проектом? И как, ради Сотворителя, как так, оставшись с Кейррой наедине всего на пару часов, вы все довели до… этого?
– Не знаю, я… не знаю, как так вышло… я не хотел, я старался, я же ни в чем конкретном не виноват! Неужели же вы не хотите, чтобы я остался рядом?
– Я хочу свою девочку! – сорвалась на крик отчаянья драконица, и боль в ее глазах порождала не меньшую боль во мне. – Я хочу только увидеть опять свою ненаглядную девочку! Чтобы с ней все было хорошо! Вы понимаете? Я не знаю, где она, с кем и что ей угрожает! Я ничего не знаю, я никак не могу ее защитить!
Тележка начала движение, меня сняли с емкости и опустили на пол. Я еще попытался как-то поравняться с отъезжающей платформой, что-то сказать ДиДи, но буквально за секунды отстал. Обернувшись назад, я увидел, что Дейрана толкнули так, что он упал – и остался сидеть на полу.
– Нужно вставать, – сказал он мне бумажным каким-то голосом, попытался это сделать, но, проведя рукой по карману куртки, замер и еще сильнее побледнел. – У меня нет ключей от пита, но я же брал, я никогда не вынимаю… А Эйхнар… он же закрыл за нами дверь. Он не закрыл бы на ключ, если бы хотел нас пустить назад.
– Что за глупости, – отозвался я.
Дейран протянул руку, взял меня в пригоршню и помчался назад, и мы… убедились в верности его страхов: в пит, где хозяйничал пьяный механик, оказалось невозможно попасть.
Я постоял немного, созерцая отчаянье Дейрана, и понял, что больше не могу находиться рядом. Что должен был бы, что обязан был найти слова для Дейрана, как-то его поддержать, как-то проявить себя мудрее его, дать ему опору, но… у всего есть предел.
Очень осторожно я сделал несколько шагов назад, завернул за поворот коридора и постарался, отстранившись от его отчаянных стуков в запертую дверь, прислушаться к собственным чувствам. Тем временем, что-то насвистывая, появился уборщик, я подошел к нему и попросил помочь мне добраться в единственное место, куда меня сейчас тянула душа:
– К питу команды Лиги обойщиков, если вам по пути и не затруднит, пожалуйста.
Мне не отказали. Дверь в коридор оказалась распахнутой настежь, внутри помещения, во многом аналогичного питу Эйды, находилась уже одетая для города и застегивающая большую дорожную сумку Нейдойкеенн. Я подал голос, заставив ее обратить на себя внимание (пришлось подождать, пока она догадалась, что с ней разговаривает не пустое пространство, и додумалась посмотреть вниз), и произнес:
– Мне хотелось поблагодарить вас за то, что вы сделали, и… и дать знать, что для меня лично, хотя вы меня и не знаете… – я сделал паузу и прочувствовал ту секундочку, когда она поняла, что я имею в виду заговор простив Эйды, не воплощенный ею в жизнь, – для меня то, что вы сделали, очень важно.
– Я это сделала не для Эйдераанн, это все только для меня, – сухо ответила девушка, позвякивая пряжками ремней, ужимавших объем дорожной сумки.
– Но вы ведь могли остаться в гонке, просто ее толкнув.
– Я – не могла, – напомнила мне бегунья, протянув руку за зимней курткой, висевшей здесь же, и накинула ее, – могла Тарья, она и осталась.
– Ты втащила ее в следующий круг, а она тебя предала ради более перспективной напарницы, оставшейся в гонке благодаря твоей доброте, – напомнил я реальное положение дел.
– Моей карьере ничто не помешало бы закончиться, – возразила спортсменка недружелюбно, придавив левую сторону сумки, чтобы затянуть последний ремень. – Может, эта ваша Эйда действительно способна бежать без признака скорости, может, она действительно способна преодолевать какой-то… предел, но обычно ты упираешься в свой физический потолок, и дальше никакая техника или политика тебе уже не помогут. И можно потратить месяцы, если не годы, отрицая это. Я просто решила не красть у себя это время. Доброта здесь совсем ни при чем. Так что свою благодарность можешь оставить при себе, голем.
– И… что теперь? – перемялся я на лапах, чувствуя, как этот пит становится до странного пустым. Пустеет, словно теряет свое назначение.
– Пойду… посмотрю на жизнь на ночь глядя, – улыбнулась мне как-то пресно Нейдойкеенн, закинув сумку на плечо и застегнув теплую куртку под горло, – ведь я ничего не видела, кроме спорта, даже режим сна никогда не нарушала и не знаю, что такое вечерний город.
– Я могу… – я переступил с лапы на лапу, – я хотел бы что-то сделать для тебя.
– Ничего не нужно, это все и есть ради меня, я же сказала, – ответила Нейда, и я понял, что она совершенно права. – Хочешь что-то сделать – делай свою работу хорошо, голем, и пусть эта твоя Эйда надерет как следует зад физическому пределу.
– Эйда? Не Кьертарьярр? – спросил я, но вместо ответа Нейдойкеенн проверила карманы, нашла там завалявшийся ключ от пита, вытащила его, положила на кресло и прошла мимо меня к выходу.
Я все же окликнул ее:
– Вы были подругами с Тарьей?
– Мы были спортсменками, – ответила она, остановившись, чтобы произнести это, и скрылась из вида.
Я какое-то время стоял в пустотелой тишине спящего стадиона так, словно мне нужно куда-то, но место назначения я забыл. А потом я услышал звук, еле различимый. И двинулся на него. Довольно скоро я понял, что это звук льющейся воды, и значительное время спустя, миновав общее помещение пита, добрался до личного пространства спортсменок и там – до душевой. Что-то в звуке воды меня насторожило, и я прошел внутрь. Я чувствовал, что имею право, поскольку мы все сейчас пребывали в каком-то безвременье, где действуют другие законы и все возможно.
В душевой находилась одна Кьертарьярр. Она сидела на кафельном полу под струями горячей воды и плакала. Плакала в голос, плакала, не стесняясь.
В ту ночь Дейран стучал в двери собственного пита, ломился и требовал, в ту ночь мастерица ДиДи металась по ветвям Центра и работным домам, пытаясь отыскать Кейрру, в ту ночь Нейдойкеенн впервые поднялась на звенящем трамвае на холм и посмотрела на яркие огни неспящего города с высоты, в ту ночь я остался с Тарьей, хотя ничем не мог ей помочь, словно все результаты наших настойчивых действий, желаний и устремлений украл стадион, всосал в себя и передал в руки Эйхнару, чтобы он сделал с обвесами что-то… что-то неизвестное, что-то истинное, что-то волшебное, нечто единственно верное, и все, что мне было известно о его работе, – Эйхнар поет в порыве вдохновения очень неприличные песни, и голос у него неплохой.
В ту ночь я приблизился к Тарье, посмотрел ей в глаза и спросил:
– Вы были подругами?
– Да, – ответила она мне еле слышно через шорох широких струй, – да.
Следующим утром во время забега Кьертарьярр по непонятным никому причинам поставила городской рекорд.
Глава двадцать шестая: про чай
– А как… – снова начал задавать исполненным беспомощностью голосом свой вопрос Дейран, глядя попеременно то на прекрасные, сияющие желтой краской обвесы Кьертарьярр, то на державшего холодный термостакан у виска Эйхнара, от которого несло жутким перегаром. Тот простонал:
